Бабочки

Супер-убер-долгострой в соавторстве с Мэй.

Мрачноватый рассказ про детектива, расследующего таииинственные убийства и в последствии получающего письма от убийцы.

Иллюстрация моя. Авторство текста - совместное.

Много кровищи и не самых приятных сцен.

Детектив

Над водной бликующей гладью, окрашенной в багровый цвет, виднелась только его бритая голова с костлявыми плечами и худые коленки.

Испещренный татуировками от шеи до самых пяток, труп парня едва помещался в ванну, до краев заполненную водой вперемешку с кровью. Богом забытое обветшалое общежитие, списанное под снос – не лучшее место, чтобы завершить свою жизнь, но ему, вероятно, уже все равно. А мне и подавно. Смерть уравняла его со всеми остальными безликими трупами, которые мне довелось увидеть, работая в отделе убийств. Меня в трупах интересуют только улики и зацепки, которые они могут мне предоставить, а переживать за них перестаешь уже после года работы.

Да и мертвый парень не из тех о ком стоит скорбить. Его звали Эдвард Йейтс. Безработный. Сирота. Вырос в детском доме. На него заведено парочка уголовных дел по поводу разбойных грабежей. Не самый приятный тип. Тем не менее его убийцу это не напугало, хотя он, вероятнее всего, был не шибко силен - с трудом волок тело Йейтса по полу из соседней комнаты.

Я стоял в крохотной ванной, совмещенной с туалетом. В наличии потресканный грязный кафель зеленоватого оттенка, разбитое зеркало и кусок от того, что когда-то было умывальником. А в качестве бонуса - мерзкий запах от которого периодически возникала тошнота. Света нет - нам пришлось ставить свои лампы.

Всю эту чудесную картину дополнял зловещий рисунок кровью в виде бабочки, прямо на стене над ванной. Я не отрывал взгляда от этой бабочки, капельки крови сползали от нее вниз, заполняя собой трещины и проемы между кафельной плиткой. Сколько крови нужно, чтобы сделать такое?

Воды в здании не было уже три месяца, значит, убийца не поленился привезти ее с собой, чтобы наполнить ванну. Потом он засунул туда жертву, разрезал ей руки и, как подсказывает примятый мусор и стул у стены, сидел и наблюдал, как из парня утекает жизнь. Изощренно. Почему жертва не сбежала? Вопрос к Донни, нашему эксперту, который рылся по углам с пинцетиком.

- Господи, сколько тут всякого дерьма, - пыхтел Донни. - Судя по характерным следам выделений на губах, цвету белка глаз, стяжению мышц и бла-бла-бла куче других штук, которые ты все равно не поймешь, его траванули чем-то парализующим. Надо провести экспертизу, чтобы сказать наверняка.

Убийца заманил Йейтса сюда, чтобы не тащить его тело от самого входа, и отравил. Очевидно, они были знакомы - надо проверить связи парня.

- Ого. Итан, ты мне должен билет на Лейкерс, не меньше. Нашел что-то интересное, - Донни встал и торжественно ткнул мне прямо в лицо найденным клочком синей ткани.

В нос тут же ударил резкий запах. Духи. Прелестные женские духи.

- Пахнет женскими духами, - Донни довольно улыбался, обнажая ряд своих кривых зубов. Терпеть не мог эту улыбку – всегда возникало непреодолимое желание вмазать ему посильнее.

- И без тебя понял. - Я оттолкнул его руку подальше от себя. - Я побольше твоего женских духов нанюхался.

Донни что-то недовольно забурчал и, затолкав кусок ткани в пакетик для вещественных доказательств, вернулся к своим грязным углам.

Хотел бы я назвать весь этот гадюшник очередной бандитской разборкой, но яды, бабочки кровью и все прочее как-то совсем не в духе этих скотов. Слишком изящно для казни.

Приказав принести мне отчет об экспертизе как можно скорее, я поспешил на улицу, к машине.  Мне хотелось поскорее выбраться на свежий воздух и закурить.

***

Я пропустил ужин с Сарой.

Это было ужасно, но не так ужасно как то, что я забыл ей позвонить и предупредить, что я не приду. Наверняка была в ярости. Первые два раза она меня простила, но в третий…

Докуривая уже четвертую сигарету подряд, я ехал по пустой ночной дороге, одним ухом слушая какого-то диджея по радио, причитающего о мировых заговорах. Мне бы его проблемы.

Мой телефон пару раз пиликнул, сообщив о пришедшем SMS. Я уже знал что там, доставая телефон из кармана.

«Я ненавижу тебя»

От Сары. В сердце больно кольнуло. Я бросил телефон на соседнее кресло.

Я так устал. Даже не было сил злиться на себя. Я не хотел ни о чем думать, решать, разбираться, извиняться. Только доехать до дома, свалиться на кровать прямо в одежде и заснуть. Может быть, даже проспать работу.

Да. Это было бы отлично.

Первое письмо

Добрый вечер, детектив. Тебе понравился подарок в виде кусочка моего платья?

Граундпарк, 57-30.

Ломайте дверь, не стесняйтесь. Хозяин уже не может открыть вам.

Детектив

Треск двери, разлетающейся в щепки от удара полицейского тарана, гулким эхом отзывается в моей похмельной голове.

Глупо ударяться в спиртное для того, чтобы решить личные проблемы. Проблемы это не решит, но неприятностей добавит.

Дверь со скрипом распахивается, и группа спецназа врывается в квартиру.

С Сарой совсем все расклеилось. Назвала эгоистичным выродком, хлопнула дверью и ушла. Наверное, я не умею правильно извиняться, что мои извинения выглядят как новые претензии.

Граундпарк, 57-30. Странное письмо, пришедшее в участок, подняло всех на уши. Через десять минут мы уже мчались сюда.

Квартирка неизвестного художника. Кажется, он зарабатывал тем, что рисовал этикетки для консервов. У меня было предчувствие, что именно на этом он и закончит свою карьеру.

Командир спецгруппы подходит ко мне, устало снимая маску:

- В квартире чисто. В комнате, вниз по коридору, труп. И… сами посмотрите, короче. Мы закончили.

Я кивнул. «Хозяин уже не может открыть нам».

Неаккуратно вымытый пол скрипел под ногами. В примыкающих комнатах будто бы никто никогда не бывал – такими пустыми и заброшенными они казались. Я шел к слабому источнику света в конце коридора.

Он сидел, привязанный к стулу, прямо посреди своей «студии». Полуголый, свесив голову на грудь. Шея перерезана. Кровь стекала вниз по груди, лилась со стула и образовала вокруг мертвого художника целый океан, в котором отражались разложенные у стен картины. Мой взгляд тут же стал искать… да, бабочка аккуратно нарисована прямо в крови, на груди. В городе объявился маньяк.

Донни натянул перчатки и, тяжело вздохнув, приступил к работе. Я побрел вдоль стены, разглядывая картины. Слишком мрачные, на мой вкус. На мольберте, в дальнем конце комнаты, картина, над которой он работал. Девушка с двумя лицами. Сюрреализм, или как это называют? Я не силен в терминах.

- Узлы на веревке профессиональные. Из таких хрен выберешься, – щебетал Донни за спиной.

Девушка с двумя лицами. Интересно.

- Явных следов отравления в этот раз нет.

В крови мистера Йейтса Донни и его команда умников обнаружили следы некоего биологического яда. Сказать что-то более конкретное они не могли - кто бы сомневался.

Рядом с мольбертом лежала брошенная голубая рубашка, наполовину затонувшая в луже крови. Теперь она багрово-голубая.

Он вымыл полы. Красиво приоделся. Впустил убийцу сам. Я уже не сомневался, что это женщина. Если только наш парень не гей – надо будет уточнить.

- Рамон, - я повернулся к сержанту у двери. – Допросите с ребятами соседей. Особенно уточните, не водил ли наш художник к себе кого-то. Мальчиков в том числе.

Почему бабочки?

- Снова хирургический надрез, – продолжал бурчать Донни. – Но в этот раз на шейной артерии. Разве маньяки не повторяют свои же убийства?

- Не всегда. – я обернулся. – Он экспериментирует.

- То есть?

- В том углу лужа крови смазана на самом краю. Он наступил туда, а потом стер отпечаток. Это значит, что он дождался пока жертва не умрет, пока кровотечение не остановится. Снова. Он наблюдает за ними, когда они умирают.

- Охренеть… - Донни уткнулся взглядом в пол.

- Может, ему интересна не сама смерть, а... предсмертные муки?

Бабочки. Ей нравится смотреть, как они извиваются от ее скальпеля. Она как коллекционер, пришпиливающий бабочек к стене. Чтобы быть последним, кто в состоянии полюбоваться, как они в последний раз взмахнут своими крыльями. Она? Она.

***

Иногда я искренне поражаюсь тому, как репортеры вынюхивают все наши секреты. Всего через пять часов после осмотра квартиры художника у меня пытались взять интервью. Они уже знали, что я веду это дело. Только своей морды на телевизоре мне и не хватало для счастья.

Наверняка проболтался кто-то из парней Рамона. Вечные сержанты. Готовы на все, лишь бы почувствовать миг славы. По крайней мере, они выяснили что художник привел вчера какую-то девицу. Описания очень размытые. В черных очках. «Шикарная задница». Высокая, коротко стриженная брюнетка.  Наверняка парик. А может и нет.

Я потер лицо руками , будто бы думал, что смогу стряхнуть так свою усталость. Но нет. Бессонная ночь. Снова сижу на краю кровати и просто пялюсь в стену.

Стены пустой квартиры давили. Без Сары все было не правильно. Слишком жарко. Неудобно, неприятно в кровати. По телевизору сплошная чушь. На улице мерзкая осенняя погода. Весь мир стал отвратительным и неприятным.

Я стал подумывать, что надо сделать Саре подарок. Так ведь делают порядочные парни?

Зазвенел будильник. Пора залить в себя пару чашек кофе и идти на работу.

Второе письмо

Ты мне нравишься.

Правда нравишься - насколько вообще может нравиться человек. Я видела твое лицо по телевизору, теперь ты обрел плоть и внешность в моем воображении. Ты походишь на ищейку, взявшую след - мой след. Ты пока не понимаешь, что это всего лишь дым, иллюзия, обман, который не станет осязаемым до тех пор, пока я не позволю. Но я, конечно же, позволю, ведь ты мне нравишься. И так интересно, насколько далеко ты сможешь зайти.

Расскажи мне о смерти, мой маленький принц.

Или я расскажу тебе сама.

Я увидела его в баре. Восторженный идиот, расплачивающийся кредитной картой отца. Он нюхал кокаин в туалете, я видела это в его расширившихся зрачках, чувствовала в биении пульса, когда он прикасался ко мне. Разумеется, я позволила. Случайные жесты. Причины и следствия, которых не мог видеть его затуманенный разум.

- Здесь так шумно, - сказала я, помешивая трубочкой не начатый коктейль.

Он залпом допил свой и пригласил поехать к нему. Я люблю наблюдать за людьми на их территории. Он был мило неуклюж и хотел еще кокаина. О нет, мой дорогой, мне нравится смотреть широко открытыми глазами.

Он с восторгом принял игру, даже не подозревая, что она - последняя. Я умею вязать узлы. Я изучала так много узлов. Поэтому когда его распластанное тело упокоилось на кровати, я не сомневалась, что руки и ноги он не освободит.

Он тяжело дышал, когда я расстегивала рубашку. Я видела, как сжимаются и разжимаются его пальцы. Он хотел меня, и желание забавляло. Единственный момент, когда с мужчиной может справиться даже такая хрупкая девушка, как я. Единственный момент, когда человеческое существо теряет бдительность. Притупляется инстинкт самосохранения.

Однажды я займусь с одним из них сексом. И начну дело в тот момент, когда он будет меньше всего ожидать. Агония в момент наслаждения. Однажды - я расскажу тебе об этом.

Но с кокаиновым мальчиком я не стала ждать. И пока он нервно облизывал губы в нетерпении, поудобнее устроилась на нем сверху и достала из сумочки вовсе не то, что он ожидал.

- Что это? - его затуманенный взгляд остановился на скальпеле.

- Постарайся не умирать слишком быстро, - попросила я.

И провела лезвием по грудной клетке, наблюдая, как плоть расползается, открывается, будто экзотический цветок. Может, если бы я постаралась, то смогла дотянуться до сердца. Но к чему мне его сердце.

Я сползла с кровати и отошла в сторону. Теперь мое дело - наблюдать. Смотреть, как хрупкое человеческое тело бьется в агонии. Как жизнь ускользает из него, пропитывая дорогие простыни. Он кричал и визжал, пока не сорвался голос - минус дорогого жилья, здесь совсем нет соседей. Никто не услышит криков. Никто не помешает. Интересно, покупая ему дом, папочка рассчитывал, что уединение будет использовано подобным образом?

Я так хотела этого. Услышать. Предыдущим приходилось вставлять кляп, чтобы не привлекать внимания, но тут я могла слушать. Вопли, проникающие под кожу, растворяющиеся в моей собственной крови. Его агония была искренна и так интересна. Я получила удовольствие, наблюдая. Надежно запечатала в мысленную банку трепыхания его ручек и ножек, его боль и отчаянье. Осталось надписать маркером “кокаиновый мальчик” - я ведь так и не узнала его настоящего имени - и идти вперед.

Ты угадаешь, кто будет следующим?

Детектив

Она робко поднимает свой взгляд с тарелки с пирожным, и ее прелестные зеленые глазки устремляются на меня.

- У тебя красивые глаза. Я тебе говорил это?

Она улыбается в ответ:

- Говорил.

Конечно, говорил. Иногда только и хочется, что говорить о ее глазах.

Вчера я набрался смелости и позвонил ей. «Сара», сказал я, «я не могу без тебя жить, не могу есть, не могу думать, я люблю тебя, вернись ко мне - ты мне нужна!» Может, я сказал как-то иначе… но смысл тот же. Уговорить ее поужинать со мной было той еще задачей – телефонный разговор затянулся на целый час. Испытываешь такое отчаяние, когда не знаешь, как вернуть к себе кого-то, кто тебе так необходим. Нечего противопоставить претензиям этого человека – потому что все они правдивы, и ты виноват. Очень виноват. Отчаяние от осознания своей беспомощности. Так хочется приказать «Будь со мной! Люби меня!»

Она сжалилась.

Теперь она играет с пирожным своей вилкой, как будто и не было всех этих ссор. А новые сережки в виде черных бабочек колеблются на ее ушках. Эти сережки подарил ей я. Несколько часов бродил по магазинам, выискивая то, что должно ее зацепить, пока не обратил внимания на них: черные бабочки, играющие бликами на свету.

Только сейчас, глядя на эти украшения, я вдруг провел параллель с Бабочкой – нашей маньячкой. Какого черта я купил их? О чем я думал?

Эта психопатка написала мне. Целое письмо. Которое, естественно, невозможно отследить. Описала свое убийство. Сумасшедшая. Хочет поиграть. Она нарочно оставляет нам зацепки, и я начинаю ощущать в дальних уголках разума нотки сомнения. Чувствовать, что мной управляют – это неприятно. Нельзя играть по ее правилам.

Теперь весь город на ушах. Ищет кокаинового мальчика.

Я молюсь, чтобы телефон не зазвонил сейчас. Сейчас я с Сарой. Мы беседуем о чем-то таком глупом и бессмысленном, что забудем уже на утро. Просто хорошо слышать ее голос.

Опьяненные алкоголем и встречей после долгого расставания - бредем по улице и громко смеемся. Бабочки порхают в моей голове.

Наконец, добравшись до моего дома, все темы для разговора уходят прочь. Прижимаю ее к стене и целую в губы, шею, грудь. Руки обнимают тело. Впиваются в ее бедра. Мне этого не хватало.

Шорох крылышек.

Секс после ссор самый страстный. В полумраке – только ощущения и вздохи.

Все скручивается в водоворот. Напрягается как тугая пружина и… освобождается одной гигантской, сносящей все на пути, волной.

И ты спокоен.

Она сопит, лежа у тебя на груди. Пялишься в потолок и больше не слышишь бабочек. Просто гладишь пальцами ее руку и ни о чем не думаешь…

Телефон на тумбочке начинает вибрировать.

О нет.

Вибрация нарастает.

Только не сейчас.

Когда он практически падает с края, я хватаю трубку и осторожно, чтобы не разбудить, вылезаю из-под Сары.

- Алло…

- Итан? Мы нашли его.

Третье письмо

Здравствуй, Итан.

Ты позволишь называть тебя так? Ведь теперь мы стали гораздо ближе друг другу. Невозможно оставаться чужими, разделив одну и ту же женщину.

Шшш! Не пытайся, ее номер не ответит, сколько бы ты не звонил. Успокойся, дочитай до конца. Рассмотри внимательнее мой маленький подарок. Ты поймешь, что я не вру. Я никогда не вру, Итан, в этом нет нужды. Можно говорить людям правду и ничего, кроме правды, а они уж сами решат, чему хотят верить. Каждый выбирает собственную истину.

Какую выберешь ты?

Сара выбрала ту, что перестала тебя любить. На полдня, на час, но этого достаточно. Она рассказывала тебе о своей новой подруге? Наверняка нет. Точно нет. Вам было не до разговоров о подобных мелочах. А ведь может, тебя натолкнули бы на интересные мысли рассказы о подруге Сары с татуировкой в виде бабочки у основания шеи.

По иронии судьбы, мы познакомились в том же баре, что и с кокаиновым мальчиком. Ты знал, что твоя девочка ходит в подобные места? Уверена, не знал. Ты многого не знал о Саре. Такого, что она радостно рассказывала мне, надравшись дешевого пойла, или исследуя запасы мескалина у меня дома.

Угадай, к кому пошла твоя девочка, когда проснулась одна в постели? Ирония судьбы. Пока ты занимался моим кокаиновым мальчиком, я занималась твоей милой девочкой.

Мы трахались, Итан. Тот час, что она решила тебя не любить.

А потом я решила, что больше она никогда никого не полюбит.

Ты рассмотрел мой подарок?

Детектив

Я даже не успел снять ботинки.

Мои руки дрожали. Мысли путались. С каждым словом, прочитанным в ее письме - я словно погружался в гигантскую черную дыру.

Этого не могло быть. Это не могло быть правдой. Какой-то бред.

Подарок?

Я уже забыл про маленькую коробочку, перевязанную черным бантиком, которую я зажал в ладони.

Я медлил. Смотрел на эту коробочку не в силах двинуться – словно еще оставался шанс, что это обычный кошмар, и я скоро проснусь. Но не просыпался…

Бант слетел с коробки. Я поднял крышку. И меня на секунду ослепил блик от сережки в виде бабочки, которая все еще была подвешена на отрезанном ухе.

Продолжение третьего письма

Ищи, мой детектив, ищи.

Я даже буду доброй и дам небольшую подсказку. Твоя Сара дожидается тебя в месте, которое когда-то много значило для вас обоих. Попробуй найти - если, конечно, ты ее узнаешь.

Мне нравится исследовать боль. Смотреть, как человеческая агония стекает по пальцам вместе с кровью, в панике носится по венам, гонимая ударами грозящего то и дело затихнуть сердца. Ужас придает людям сил - и ужас их парализует. Они готовы сделать все, что угодно, чтобы прервать боль - и понимают, что процесс остановить невозможно.

Для твоей маленькой Сары я подготовила кое-что новенькое. Я всегда пробую новенькое. Представишь, если расскажу тебе? Представишь, как она извивалась и корчилась, когда я опустила ее руку в кислоту? Разъедалась кожа, разъедались кости, а связанная малышка Сара только рыдала сквозь кляп и, кажется, все-таки откусила себе язык. Ты сможешь проверить.

Ищи, мой детектив, ищи.

Детектив

Я вжал педаль газа в пол, и мотор взревел как побитый разъяренный зверь. Город мчался навстречу, но я его не видел. Перед глазами стояли только ужасные картины, которые втиснула в мою голову Бабочка-убийца. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди и размажется о лобовое стекло.

Я знал, куда направляюсь. Мотель на Седьмой улице. Там мы впервые занимались любовью с Сарой. Мы возвращались туда на каждую годовщину встречи. Это было наше особое место, наполненное приятными воспоминаниями и ощущениями. Возможно, единственное хорошее, что у меня когда-либо случалось в жизни. Откуда эта сука могла узнать? Неужели Сара ей рассказала?

Дверь треснула от нескольких ударов моей ноги и, рассыпая деревянные осколки, распахнулась. В нос сразу ударил характерный запах, который не предвещал ничего хорошего. А затем я увидел Сару. Привязанную к кровати. То, что осталось от ее когда-то нежной ручки – опущено в ведерко. Над ней на стене нарисована бабочка. Все ее когда-то милое личико в крови, а в глазах навсегда замер ужас. Этот ужас опустил меня на колени. Этот ужас заставил меня рыдать впервые за много лет. Этот ужас заставил меня бить кулаками в пол и кричать проклятия.

Хозяин мотеля, прибежавший на шум, и увидевший такое малоприятное зрелище - вызвал полицию. Очень скоро мотель превратился в муравейник. Полиция, репортеры, заинтересованная толпа. Меня уводили силой. Я плохо помню, что тогда происходило. Кажется, я разбил патрульному нос. Сыпал оскорблениями. Они забирали ее у меня.

Чёртовы бабочки.

Они привезли меня домой, где я вымещал злобу на вещах и стульях, расшвыривая их по квартире. А потом ушел в бар и напился там. Это всё, что было в моих силах.

***

- Ты же понимаешь, что я должен отстранить тебя, Итан? – босс сверлил меня маленькими глазенками, пока я пялился на свои грязные ботинки.

- В этом нет необходимости.

- Хм. Серьезно? Твоё похмелье и сообщения об антисоциальном поведении говорят иначе, - босс взял бумаги со стола и стал зачитывать их, - две драки, порча частной собственности, обозвал какого-то парня «вонючим гребанным хряком» и прилюдно грозил ему расправой. Ладно хоть мозгов хватило пальбу не устраивать, черт тебя дери..

- Я слегка ушел в разнос, сэр, - чувствовал себя, словно в третьем классе перед директором.

- «Слегка»?! Это, мать твою, совсем ни хрена не слегка. Ты позоришь честь мундира и все, что ты можешь сказать «извиняйте, босс, слегка ушел в разнос»?! – он хлопнул бумагами об стол.

- Сэр, я…

- Хватит! Ты отстранен! Репортеры и так целыми днями висят на моей заднице. У тебя есть положенных две недели отпуска, и я советую использовать их как следует.

- Но, сэр!.. – ах, если бы я знал слова, которые нужно сказать.

- Разговор окончен. И даже не думай заниматься самодеятельностью, если не хочешь до конца жизни бумажки перекладывать. А теперь марш отсюда, лейтенант!

Я только смотрел на него, сжимая губы от ярости и безысходности. Нечего было ему ответить. Я уже открыл дверь, когда он окликнул меня:

-Итан. Мне жаль... то, что случилось с Сарой.

Весь гнев испарился по щелчку, оставив после себя только... ничего. Пустоту. И я отправился домой под тоскливые взгляды сослуживцев.

Все словно не по-настоящему. Словно мне снится какой-то кошмар.

Четвертое письмо

Мой дом наполнен вещами, которые многие, не сомневаюсь, отправили бы в музей. Но я люблю вдыхать пыль, люблю представлять людей, чьи руки касались предметов, чьи души навсегда частично остались в них. Никто никогда не исчезает без следа. Мы всегда оставляем после себя шлейф не сбывшихся надежд и агонии.

Я коллекционирую не сбывшиеся надежды. Китайскую опиумную трубку, которая хранит в себе зыбкие мечты столь многих. Потертые пузырьки духов с тусклыми драгоценными камнями - когда-то их дарили, надеясь на взаимность.

Но моя любимая коллекция - бабочки. Сотни и сотни хрупких крылышек, нанизанных на полотно. Пришпиленных еще живыми, оставляющих капли агонии на булавках. Умирающих, чтобы навеки застыть в вечности. Застыть невыразимой красотой, памятником себе самим.

Я долго искала новую жертву. Мне хотелось чего-то такого же красивого, как экзотическая бабочка, чего-то такого же агонизирующего, как твоя милая Сара.

Тебе ведь интересно, мой детектив?

Я знаю, ты отстранен от дел. Но дочитай мое письмо до конца. А потом включи телевизор.

Случайная прохожая на бульваре. Женщина, которая заставляет мужские сердца трепетать быстрее. Шикарная фигура и предки с Востока. Ты бы тоже захотел ее.

Я потратила на нее времени больше, чем на кого бы то ни было еще. Следовала за ней на аукцион, где она взяла чудесную осеннюю акварель. Я легко сошла за увлеченную коллекционерку - еще легче прониклась ее доверием и привела в давно заброшенный дом одного художника.

Ее каблуки оставляли отпечатки в пыли, полы длинного пальто задевали затхлые остатки мебели. А потом я поила ее вином среди руин. Она, спотыкаясь, поднялась на второй этаж, где с интересом и бокалом рассматривала отсыревшие полотна, сложенные у стены студии. Видимо, она находила в них какую-то ценность.

Она так любила искусство. И я решила сделать ее смерть и ее саму частью искусства.

Она смеялась, опьяненная наркотиком, не чувствующая боли, когда я макала кисточку в кровь, сочившуюся из ее вен. Когда я рисовала бабочку на полу студии. Ее руки обнимали наручники, которые я взяла с собой, а она думала, это игра.

Прикованная к батарее, распластанная на полу, поверх чистого холста, она смеялась, когда я нежно снимала с нее одежду. И только когда я взяла колючую проволоку, давно приготовленную в углу, в ее глазах с восточным разрезом отразилось непонимание. И - может быть - страх.

Опутанная колючей проволокой, она пыталась вырваться, но только больше увязала в ней. Царапины превращались в раны, кожа рвалась, обнажая мышцы. Холст рвался, скользя по ее телу. Она умоляла пощадить, ее тушь превратилась в черное месиво, сползающее по щекам. Она могла застыть неподвижно, но я не позволяла ей, полосуя скрюченные агонией пальцы тонким скальпелем.

Она стоила того времени, что я потратила. Ее агония была полноводной рекой, в водах которой я могла купаться и растворяться без остатка. Достойный экспонат моей коллекции.

Ты хочешь увидеть ее всю, мой детектив?

Теперь, когда ты отстранен. Теперь, когда у тебя не осталось никого и ничего. Ты готов взглянуть в глаза собственной смертности и не сбывшимся мечтам?

Ты готов встретить меня?

Грейспорт, склад 36.

Детектив

Уже сам по себе мрачный, слабо освещенный коридор с облупившейся краской неясного цвета – внушал опасения и вселял тревогу. Это место на отшибе города, где никто и никогда не услышит твой душераздирающий крик. Где никто не найдет твой труп, потому что нет такого психа, который пришел бы сюда по своей воле… ну, кроме меня.

Волнение. Страх волнами наступал на меня, как бы старательно я не пытался держать себя под контролем. Мысли о том, что я тащу свою задницу в ловушку, не отставали.

Не было ни единой причины доверять этой сумасшедшей, но я все равно здесь. Приехал по указанному адресу. С другой стороны – я имел дело с маньяками уже почти пять лет – мое чутье подсказывало, что она действительно хочет зачем-то встретиться. Может быть, чтобы получить свое заслуженное наказание. А может, пополнить свою коллекцию.

Я глупец, но не потому что приперся сюда. Я не позвонил шефу. Не созвал сюда всю чертову гвардию, чтобы они обложили это место со всех сторон. Не сделал, потому что не хочу этого. Они помешают мне. Чего я действительно хочу - убить эту суку. Прострелить ей легкое, чтобы каждый вздох приносил немыслимую боль. А может, сначала ноги и руки. Я не решил – разберусь на месте. Может, я вовсе просто забью ее голыми руками на смерть. Главное, чтобы она мучилась.

Мимо пролетела пара синих бабочек. Сверкая крыльями, они сделали пару кругов вокруг покачивающейся одинокой лампочки, а потом скрылись за углом – я последовал за ними.

Впереди показалась дверь, из-под которой пробивался слабый свет.

Одной рукой держась за рукоять пистолета под курткой, я ухватился за дверную ручку и повернул ее, чувствуя, как мусор и пыль на ее холодной поверхности, впиваются мне в кожу. Дверь со скрипом распахивается и…

Я вижу ее.

Бабочку-убийцу.

Я наблюдаю ее со спины. Темные волосы на голове увязаны в два хвостика, белая блузка, клетчатая юбочка, гольфы, да высокие черные сапожки неизбежно вызывают в голове мысли о школьницах… прямиком из Ада.

Она стоит посреди небольшой комнатки, которая, судя по потрепанным шкафчикам у стен и толстым ржавым трубам на потолке, кажется, когда-то была подсобным помещением. Тут и там из самой тьмы выпархивают десятки бабочек самых причудливых расцветок. Они устраивают хороводы вокруг свечей, расставленных повсюду, и снова скрываются во тьме.

Моя рука все еще вцепилась в пистолет. Я делаю пару шагов, не спуская глаз с ее спины.

Бабочка-убийца на каблучках разворачивается ко мне с сияющей улыбкой. В руке бокал с чем-то красным. У нее гигантские темные, как океанская впадина, глаза и такое невинное лицо, что на секунду я задумываюсь, что это какая-то подстава и настоящий убийца прячется где-то во мраке. Подозрения развеивает небольшая татуировка в виде бабочки у нее на шее. Это она.

- Итан. Я знала, что ты придешь.

Только сейчас, оторвав глаза от ее соблазнительных изгибов, я обращаю внимание на стену за ее спиной, усеянную прицепленными фотографиями с изображенными на них обезображенными трупами. Я вижу там и кокаинового мальчика, и Сару, и других. Много. Много больше трупов, чем те, о которых нам известно. Как давно она этим занимается?

- Нравиться моя коллекция? – она внимательно вглядывается в мое лицо, поджимая губки, - Жаль, что я не всегда делала фотографии, когда только начинала. Там были чудесные экземпляры. Вроде мальчика из выпускного класса. Кажется, его звали Грег… или Грэм. Я отрезала ему ноги циркулярной пилой и отпустила на свободу. За ним на полу тянулся потрясающий кровавый след. И визжал как поросеночек, - она морщит носик, - Сказать, сколько он прополз?

- Психопатка чертова, - я стараюсь изо всех сил, чтобы мой голос не дрожал.

- Как грубо, - она делает нарочито расстроенное лицо, есть ли хоть капля правды в ее эмоциях? – Неужели тебе не понравилась наша игра? Неужели ты столь же сильно, как и я, не ждал нашей встречи с того момента, как впервые увидел мое творение? Итан?

Я не знаю чего конкретно боюсь - будто бы эта стерва сейчас бросится на меня с криком и разорвет на части ногтями.

- Ты понимаешь, что не выйдешь отсюда живой?

- О, Итан, сладость моя, ты не убьешь меня, - она вновь озаряет комнату своей улыбкой.

Ее беспричинная самоуверенность задевает меня и придает необходимый толчок, чтобы я, наконец, выхватил пистолет и наставил на нее. На секунду я замечаю на лице Бабочки страх. К черту пытки.

Сдохни.

Я давлю на курок, но он не поддается. Что за черт? Заклинило? Нет. Мой палец онемел и еле шевелится. Рука ослабла и теперь с трудом держит пистолет. Когда порхающие бабочки перед моими глазами начали двоиться и плыть – я все понял.

- Я надеюсь, ты всерьез не думал, что я такая идиотка? А не то я обижусь, – она ставит бокал на стол и подходит ко мне, обнимая нежной рукой за шею и плечи. - Ничем не укололся у двери?

Я идиот.

- Бабочка «Большая медведица». Аркатиа кайа. Кроме волшебной багрово-желтой раскраски, страаашно ядовита, - шепчет она мне на ухо, проводя пальцем по щетине, - В больших дозах вызывает у жертвы судороги и остановку дыхания. А в малых…

Пистолет сам собой вываливается из руки и с грохотом ударяется об пол.

- …паралич. И временную потерю сознания.

Она отпускает меня. Разум отслаивается от тела. Комната превращается в дикий водоворот. Колени подгибаются подо мной сами собой.

- Сладких снов, мой детектив. Самое интересное еще впереди.

Я потерял сознание еще до того, как рухнул на пол…

Бабочка

Мне не требуется ничего рассказывать.

Ты все видишь сам. В твоих расширенных зрачках я могла бы рассмотреть собственное отражение, если хотела. Маленькая девочка сменилась рано сформировавшейся лолитой. Кто знает, может, когда жизнь покинет тебя с последними каплями крови, я еще немного подрасту?

Между нами не будет секса - ты вряд ли сейчас способен получать наслаждение. Но между нами есть кое-что более глубокое - более интимное, если хочешь. Разделенные убийства, одна женщина. И агония. Вся твоя жизнь - агония и не сбывшиеся мечты. Именно то, что я так люблю коллекционировать.

Ты сидишь у стены забытого всеми склада. Ты все еще парализован. Но уже чувствуешь боль.

Сидя перед тобой, я наблюдаю, как кровь струится по твоим рукам. Как покидает тело сквозь глубокие порезы на теле. Ты не можешь кричать, но в глазах плещется ужас. Потому что знаешь, что не умрешь сразу. Будешь постепенно истекать кровью, пока ее не останется слишком мало, чтобы поддерживать жизнь.

Твоя агония не в физической боли.

Твоя кровь уже скопилась лужицей, ее так много, что она начинает течь ко мне, изгибаться и пачкать разложенные фотографии. Но так ведь даже лучше. Ты сможешь представить нагляднее.

Я рассказываю. Начиная со студента-медика из института, где я когда-то училась. Продолжая длинную череду бабочек, агония которых надежно запечатана в банки и уложена в кладовых моей памяти.

Ты будешь слушать подробности. Как будто письма, которые я могла бы написать.

Интересно, о скольких ты успеешь узнать, пока не умрешь?